Любите ли вы Брамса? - Страница 22

— Это все же было бы более естественно, — процедил он сквозь зубы.

Поль вздрогнула. Она взяла со стола сумочку, поднялась.

— Очевидно, ты сейчас напомнишь мне о моих годах?

— Поль…

Он тоже поднялся, проводил взором исчезнувшую в дверях Поль; слезы застилали ему глаза. Он догнал ее, когда она садилась в машину. Она тщетно пыталась завести мотор. Он просунул руку в окошко машины и включил зажигание, про которое она совсем забыла. Рука Роже… Она обернула к нему свое сразу осунувшееся лицо.

— Поль… Ты же сама знаешь… Я вел себя как хам. Прости меня. Ты же знаешь, что я вовсе так не думаю.

— Знаю, ответила она. — Я тоже вела себя не так уж блестяще. Лучше нам не видеться некоторое время.

Он стоял не двигаясь, растерянно глядя на нее. Она чуть улыбнулась.

— До свидания, милый.

Он нагнулся к окну машины.

— Я не могу без тебя, Поль.

Она рывком тронула с места, чтобы Роже не заметил слёз, туманивших ей взор. Машинально она включила «дворники» и сама горько рассмеялась этому нелепому жесту. Было половина второго. Ей вполне хватит времени вернуться домой, успокоиться, подкраситься. Она надеялась, что Симон уже ушел, и боялась этого. Они столкнулись в подъезде.

— Поль, что с Вами такое?

Он так испугался, что заговорил с ней, как прежде, на «вы». «Он заметил, что я плакала, он меня, должно быть, жалеет», — подумала она, и слезы хлынули с новой силой. Она ничего не ответила на вопрос Симона. В лифте он обнял ее, осушил поцелуями ее слезы, умолял не плакать больше и поклялся в, весьма неопределенных выражениях «убить этого типа», что вызвало на губах Поль невольную улыбку.

— Должно быть, у меня просто страшный вид, — произнесла она, и ей показалось, что она тысячи раз читала эту фразу в книгах и сотни раз слышала ее с экрана.

Позже она села на кушетку рядом с Симоном и взяла его руку.

— Не спрашивай ни о чем, — попросила она.

— Сегодня — нет. но когда-нибудь спрошу обо всем. К очень скоро. Я не допущу, чтобы ты из-за кого-то плакала. А главное, не допущу, чтобы он сюда приходил, — гневно прокричал он. — А из-за меня, из-за меня ты, наверное, никогда не будешь плакать?

Поль подняла на него глаза: поистине все мужчины — свирепые животные.

— А тебе бы так этого хотелось?

— Я предпочел бы лучше сам мучиться, — сказал Симон и уткнулся лицом ей в плечо.

Вернувшись вечером домой, Поль сразу заметила, что он выпил три четверти бутылки виски и даже не выходил из дому. С чувством собственного достоинства он важным тоном заявил ей, что у него свои личные неприятности, пытался произнести речь о трудностях бытия и заснул одетым, пока она снимала с него туфли, не то растроганная, не то напуганная.

Роже стоял у окна и смотрел, как занимается рассвет. Происходило это на ферме-гостинице, из тех, что нередко встречаются в Иль-де-Франс, где пейзаж странным образом соответствует тому представлению о деревне, которое создают себе люди, уставшие от городской жизни. Мирные пригорки, плодоносные нивы, а там, по обеим сторонам шоссе, уходят вдаль рекламные щиты. Но теперь, в этот всегда особенный предрассветный час, перед глазами Роже действительно была настоящая деревня его далекого детства, и она обдала Роже тяжелым зябким запахом дождя. Он обернулся и буркнул: «Чудесная погодка для уик-энда», но про себя подумал: «А в самом деле чудесно! Люблю туман. Вот если бы побыть одному». Пригревшаяся в теплой постели Мэзи зашевелилась.

— Закрой окно, — попросила она. — Холодно.

Она натянула одеяло до носа. Вопреки блаженной истоме во всем теле к ее горлу уже подступало предчувствие тошнотворного дня в этих незнакомых местах в обществе молчаливого и занятого своими мыслями Роже. А тут еще эти поля, одни поля… Она еле удержалась, чтобы не застонать.

Я просила тебя закрыть окно, — сухо повторила она.

Он закурил сигарету, первую сигарету с утра, и ощутил ее острую, почти неприятную и, однако, восхитительную горечь. Вот и пришел конец утренним мечтам, и он даже спиной с досадой почувствовал неприязнь Мэзи. «Ну и пусть злится, пусть встает и убирается, пусть уезжает с первым автобусом, пусть отправляется в Париж! А я пошатаюсь до вечера по полям, найдется же здесь хоть один бродячий пес, чтобы составить мне компанию», — Роже не выносил одиночества.

Однако Мэзи после своего второго оклика призадумалась. Можно пренебречь открытым окном и снова заснуть, а можно начать сцену. В ее мозгу, еще затуманенном сном, уже складывались фразы вроде: «Я женщина, и мне холодно. А он мужчина и обязан закрыть окно», но в то же время инстинкт, проснувшийся сегодня ранее обычного, подсказывал ей, что сейчас раздражать Роже не следует.

Она выбрала среднее:

— Закрой окно, дорогой, и вели принести завтрак.

Роже, поморщившись, брякнул:

— «Дорогой»? А что это значит «дорогой»?

Она расхохоталась. Он не унимался:

— Зря ты смеешься. Ты вообще-то отдаешь себе отчет, что значит слово «дорогой»? Разве я. тебе дорог? Ведь ты это слово только понаслышке знаешь.

«Кажется, с меня хватит, — подумал он, сам удивляясь собственной горячности, — когда я начинаю заниматься лексиконом своей дамы, значит, конец близок».

— Что это на тебя нашло? — спросила Мэзи.

Она отбросила одеяло, показав испуганное лицо, которое выглядело просто комичным, и груди, которые больше не вызывали в нем желания. Непристойна, она непристойна! — Чувство — это не шутка, — произнес он. — Н для тебя просто интрижка. Удобная интрижка. Поэтому и не называй меня «дорогой», особенно по утрам: ночью еще куда ни шло!

— Но, Роже, — запротестовала не на шутку встревоженная Мэзи, — я же люблю тебя.